|
В то время народу много ходило в парикмахерские, и нехватки в практике не было. Стриги — не хочу, но вот беда: многие, что были поумнее, нас с Лёхой боялись. И тогда я стал присматриваться к работе мастеров внимательнее. Кто и чем выделялся на общем фоне (Лариса была вне конкуренции), как разговаривали и о чём, выглядели внешне как, и многое другое, что давало результат. Записи тогда не было, а была только лишь одна сплошная, большая очередь с 7:30 до 21:00.
Наш детский зальчик был первым и встречал всех тех, кто открывал дверь после зала ожидания на пути в женский зал. При виде двух парней в белых халатах, да с ножницами в руках многие не решались идти дальше, и я уже почувствовал недобрые взгляды моих старших товарищей. Выход был найден быстро. Мы заменили белые халаты на обычные рубашки, и это сработало. Но этого было мало — нужно умело общаться с клиентами, причём раскованно, и я это сразу понял. Ведь когда ты не уверен в себе, это сразу чувствуется, и клиент это тоже понимает, если ему есть чем думать. Не в обиду многим, конечно, но были и те, кто не думал вообще. А как, скажите мне, и чем может думать женщина, которая шла на рынок за мясом или рыбой и вдруг решила заглянуть в парикмахерскую, причём после покупки мяса и рыбы, — это ведь важнее причёски.
Картина такая: открывается дверь, затем появляются руки с сумками и только после весь образ, пусть и слегка вспотевший, но знающий, чего хочет. Знали это и мы — химию, конечно (химическую завивку)! О боже, сколько прошло времени, прежде чем мы, то есть парикмахеры, вздохнули с облегчением от этих химий. Только время поменяло потом сознание людей, да и парикмахеров, в отношении к химии. А пока её делали процентов 90% женщин и думали, что это круто. Оставшиеся 10% процентов — это была действительно интеллигенция, жившая в большинстве случаев в центре Москвы. А мы-то на окраине, как заключённые, работали на химии.
Что же дальше: эта мадам с мясом и рыбой ставит свои сумки под ноги себе и просит сделать ей химическую завивку. И, о боже, — конечно, на мелкие палочки, а на мелкие — не для того, чтобы красивее было, а для того, чтобы дольше держалось.
Немного отдышавшись, она задаёт мне вопрос:
— Сынок, а ты давно здесь работаешь? Я хожу сюда два раза в год — перед дачей и перед Новым годом. И тебя ни разу не видела здесь.
При всём при этом из сумки распространяется чудовищный рыбий аромат. Но это ещё не всё:
— Сынок, ты на меня внимательно посмотрел?
Я с ужасом говорю:
— Куда уж внимательнее!
— Ну так вот, ты мне сделай химию и стрижку, чтобы на голове была форма как бы квадрата.
Я, почти смеясь, но не показывая этого:
— А зачем вам квадрат на голове?
—Ну, сразу видно, что ты ещё новенький! Смотри, ведь челюсть у меня квадратная, и, стало быть, продолжение должно быть такое же. Эх, молодёжь! Ну, сможешь или нет???
Я уже подумал набрать 03, но скорее для себя, чем для неё, но успел заметить, что один из мастеров идёт вызывать в зал ожидания следующую клиентку, причем на голове у неё самой, по моему мнению, был такой квадрат, о котором просила моя клиентка. А вот похожа она была скорее не на парикмахера, а на санитарку из сумасшедшего дома. Я сразу смекнул, что они подходят друг другу, и что во время химии им будет о чём поговорить. Я имею в виду — о мясе и рыбе.
— А вы лучше пойдите вот к этому мастеру, она сможет вам сделать что вы просите, —сказал я.
В глазах клиентки мелькнул огонёк, и в них читалось: «Свои, слава Богу!» Но и в глазах санитарки, то есть парикмахера, читалось то же самое. Не прошло и минуты, как они мирно удалились в глубину женского зала вместе с этим чудовищным запахом купленной рыбы. Я, немного отдышавшись, выглянул в зал ожидания и позвал следующего…