(3.1) Остаться в живых

порвать эту дурацкую верёвку и заключить в свои объятия эту безумно красивую и желанную девушку. Но опять за спиной: «Как дела, братуха?», «Ну, что скажешь?», «Да, брат, это тебе не в машинки играть. Тут видишь, чего творится? Ну, хоть что-нибудь шевельнулось?»
– Давай я тебе одну руку освобожу, но только одну, хоть дотронешься до неё. Стоп, стоп, стоп!!! Одну, я сказал! Ишь ты, какой прыткий, Витя. Это ведь жена моя, а не какая-то там проститутка!!! Можно сказать, от сердца отрываю, хочу человеку в беде помочь. Так что ты это помни, хотя добро мало кто помнит. На, хлебни вискаря чуток, может, зацепит тебя мужской волной. А если так и не зацепит, то извини, Вить, я на это долго не смогу смотреть! Я и сейчас, если честно, еле держусь, уже давно бы её в спальню уволок, причём не как какой-то там паучок, который муху уволок, а как огромный комар с шашкой наголо. Понял, Вить?

А что я мог ему ответить, когда Алиса, как дикая кошка, на четвереньках двигалась в моём направлении, и вскоре её голова с моей причёской оказалась между моими коленями! Это был высший пилотаж, моя отвязанная рука сама потянулась скользить по её мокрому телу. И вдруг:
– Ооо! Наконец-то!!! Так ты мужик всё же! Дай я тебя расцелую, братуха!
И тут я вспомнил своё детство, когда меня облизывала моя собака. Ощущение было таким же, только от собаки не пахло бухлом и сигарами.
– Иди ко мне, моя девочка, иди, грязная потаскушка, иди к папочке. Ты же и мёртвого поднимешь (показывая на меня рукой).
Его огромные ручищи скрутили Алису, затем подняли с пола и унесли, по пути задевая стены и люстры, в тёмные катакомбы квартиры. Я остался один – со своими ощущениями, с мокрой рубашкой и опять с маловатыми джинсами, давившими в одном месте. А где-то там, в глубине квартиры, слышался звериный рёв и хруст мебели. Я даже не знаю, сколько времени просидел на кухне один. Но постепенно ко мне стала возвращаться осознанность. И когда звуки стихли окончательно, я освободился от верёвки и стула, допил виски в бокале, взял сумку с инструментами и двинулся к двери. Так как ключи торчали в замке, открыть дверь не составило труда. Когда я прикрывал дверь, то слышал музыку из ещё играющего магнитофона. Она звучала гораздо тише храпа, раздававшегося в катакомбах этой квартиры. Через пять минут я уже дышал свежим воздухом, под ногами булькали лужи, светофоры на перекрёстках мигали жёлтым светом, ни одной живой души – город спал. Не до сна было только мне, одинокому парикмахеру, бредущему домой, да одинокой луне, которая смотрела на небесный танец звёзд. Я поднял голову, и мы встретились взглядами. Только я и луна…