Парикмахер online ДВ@ (фрагмент 1)

Звуки радио: «Пи…пи…пи…».
— Здравствуйте! Начинаем утреннюю гимнастику для детей и взрослых. Поставьте ноги на ширине плеч. Начали. Иииии, раз!» — так начиналось моё школьное утро.
— Димочка, ты встаёшь? Давай, давай, вон уже зарядка идёт, — голосом будильника, говорила моя бабушка, проснувшаяся часов в 6 утра, чтобы приготовить мне завтрак. Но тогда, я этого, конечно же, не ценил.
— Ну всё, встаю, встаю! — сонным голосом отвечал я, потягиваясь и зевая.
О боже, как же это всё надоело, ну когда я уже стану взрослым, и не будет утренних гимнастик, “Пионерских зорек», горнистов, а будет то, что я захочу сам. Ну, когда?

— Ну, ты чего там валяешься? Давай, давай, а то «Пионерская зорька» скоро начнётся, и тебе выходить уже надо будет — волнуясь, говорила мне бабушка.
Несколько неохотных телодвижений, и я уже за столом, пью чай с пирожками, и как папа, читаю прессу. В углу стола лежит свежий номер «Пионерской правды», за которым любезно сходила бабушка. Вы не поверите, но я до сих пор помню подушечками пальцев ощущения от свежего номера «Пионерской правды». И этот запах свежей газеты! Именно свежей, ведь пройдёт пара дней и всё, газета — газетой.
А до школы, конечно, был детский сад. Но в моей памяти почему-то осталось не много воспоминаний и большинство негативных. Например, запах подгорелой каши, запеканок, какао с тоненькой плёнкой пенки, вкус так не любимого мною киселя, запах наволочек с подушек во время тихого часа, пластмассовые кубики с пожёванными нами углами, машинки без колёс, солдатики без рук, ног и голов, забор, так ужасно ненавидимый мною, отбирающий у меня мир свободы. Я до сих пор помню это кошмарное ощущение во время расставания с родителями. Когда тебя приводят в сад утром, оставляя там за забором, когда во время прогулок ты смотришь в щели забора, и кажется, что жизнь не здесь протекает, а там. Каждый раз я всматривался с задержкой дыхания в прохожих, которые шли по делам и не замечали моего горя, а вместе с ним меня, стоявшего по ту сторону жизни. Но самым ужасным воспоминанием о детском саде, остался день, который мне тогда показался вечностью…
Зима, вьюга, а тогда зимы и сейчас — это земля и небо, было очень холодно. Как я понял уже потом, с годами, в то утро мы проспали. Отвезти в сад меня должна была мама. Одевшись с горем пополам… Почему с горем? Сейчас объясню! Чтобы одеть тогдашнего пятилетнего ребёнка, нужно было затратить гораздо больше времени, чем сегодняшнего. Самым ужасным из той одежды было всё, пожалуй, кроме трусов. К трусам претензий нет. Но остальное — дикий ужас, причём, ужас — не маленькая литовская змейка, а ужас по Стивену Кингу. После трусов и майки, следовала белая рубашка, на этих дурацких бесконечных маленьких пуговицах. Затем следовали, наверно, самые ненавистные мне колготки. Уже тогда, в пятилетнем возрасте, они у меня ассоциировались только с девочками. Ну, бред ведь, мальчик в колготках! Да бог с ними, к ним мы ещё вернёмся. После колготок шли непонятные рейтузы, с какими-то дикими швами, торчащими наружу. Я же тогда не знал, что это станет модным потом, в наши дни, и будет применяться в элементах верхней одежды. Но в верхней, а тут внизу. Ну, зачем швы толщиной с палец и внизу??? Дальше следовал свитер с горлом, причём в обтяжку. Слушайте, а то не поверите! Хотите, прикурите сигарету, я подожду! Ну, всё? Идём дальше…
Сверху рейтуз со швами с палец надевались болоньевые штаны-комбинезон с толстым синтепоном внутри. Мне было ясно одно: если захочу писать, то лучше обоссаться на месте. Но и это ещё не всё. На шею вешались варежки, связанные между собой резинкой, чтобы я их не потерял, или чтобы у меня их никто не отнял, наверно. ВЕДЬ КОГДА ВАРЕЖКИ ЕДИНЫ, ТО ОНИ НЕПОБЕДИМЫ.

После надевания варежек, пока ещё не просунутых в рукава то ли шубы, то ли тулупа и висящих по бокам моего уже колобкообразного тельца, мне приходит конец. Мне повязывают платок, какие носят бабушки, всю жизнь сидящие у подъездов. Зачем? Почему? У меня что уши больные? Не з—на—ю! После, уже процентов пятьдесят не слыша, я подвергаюсь одеванию шапки-скафандра, с кокардой посередине. Всё, теперь мне нужен сурдопереводчик, ибо я не слышу уже в пять лет. Как я уже говорил раньше, варежки просовываются в тулуп или шубу, весом килограмм в пять, не меньше, и вся эта конструкция застёгивается тремя большими пуговицами где-то спереди. Говорю где-то, потому что не вижу и половину того, что происходит из-за вечно съезжающего мне на глаза платка. Потом мне с трудом натягивают валенки, а завершает весь этот смирительный образ солдатский ремень, которым обтягивают мою недетскую талию. Ремень имеет свойство расстегиваться, если я не дай бог чихну. Но мама просит меня вдохнуть, а после