(1.23) Записка № 23. Рабочие моменты

Но нет, — это был не водитель, а симпатичная девушка. Но она была настолько молода, что вряд ли могла бы претендовать на этот «БМВ». В то время ещё не дарили такие тачки выпускницам школ.
Еле оторвав глаза от девушки, я кинулся к последнему, не обследованному месту — педикюрному кабинету. Придумав очередной вопрос, я открыл дверцу.
— Римма, а ты когда в отпуск уходишь? — спросил я.
Римма застыла от удивления и повернулась ко мне, держа в руках пятку ничего не подозревающей клиентки:
— В августе, а что?
А удивляться было из-за чего: никто никогда без стука в её кабинет не входил, тем более мужского пола. Конечно, сейчас я лучше некуда понимаю реакцию Риммы и ее клиентки: сидели мирно, болтали, вдруг врывается мужик и спрашивает про отпуск. И Римма, рядом с полуобнажённой пожилой женщиной, да с огромной пяткой в руке, должна дать ответ, когда август еще за горами. Бред, да и только. Ну, бред — не бред, а больше углов в нашей парикмахерской не осталось, где мог бы укрыться таинственный водитель этого спортивного «БМВ». «Мне конец, это она», — понял я. Главное, теперь не обделаться.
И, чувствуя себя в роли Шерлока Холмса, я её спокойно спросил:
— А скажите, любезнейшая, вы давно за рулём такого авто? И вам не страшно за него?
— Нет, а их в Москве всего три, — так же спокойно ответила мадам, — причём владельцев я хорошо знаю, они мои друзья.
— Опа… — я так и сел.
Всё, однозначно, мадам КРУТИКОВА, но вот кто она, мучился я. Но чтобы получить ответ, — я понял, что всё зависит от моей работы. И выложился по полной программе, как мог. Первое: я убрал абсолютно не подходившее ей градуированное каре, сделав небрежную стрижку в стиле Светланы Коннеген наших дней. Эта лёгкая небрежность очень подходила её стилю и гармонично сочеталась со спортивным авто. Второе: убрал дешевую желтизну и изменил цвет на песочный, я бы даже сказал — со слегка персиковым отливом, осветлив кончики. Третье: эта стрижка абсолютно не требовала особой укладки, разве что гель или воск нужно иметь по рукой.
— Это просто здорово! Большое спасибо! Ну скажи мне, почему в обычных парикмахерских могут, а в крутых салонах не всегда, а?
— Наверно, потому, что там очень дорого, и приходится слушать клиента, а здесь я могу Вас не слушать, а делать то, что считаю нужным, — ответил я.
— А ты знаешь, ты, пожалуй, прав. В том-то всё и дело, что меня просто боятся. А я сама ничего в этом не понимаю. Послушай, а можно я к тебе буду заезжать? Но сразу хочу предупредить, что это будет спонтанно. Короче, когда смогу. Ведь у тебя же запись? — сказала она, вытаскивая из своего кошелька несколько хрустящих купюр, да ещё в валюте.
— Да не надо, я ведь только выполнял свою работу, — промямлил я.
— Работу ты выполнил на «отлично», молодец! Так как я не знаю ваш прейскурант, то вот моя благодарность за отличное настроение, — сказала она, положив в ящик энное количество хрустящих долларов. — Так мы договорились?..
— Я ещё заеду, может быть, на укладку, — уходя, бросила она, но вернулась и на ухо спросила: — А что, мне действительно не идёт этот костюм?
— Ну почему, идёт, но только не эта юбка-колокольчик. И я бы посоветовал вам шейный шарфик, это очень освежит ваш образ, — добавил я.
— Я всё поняла! Ещё раз спасибо! Пока! — уходя, бросила она вслед.
Я был в шоке, когда открыл ящик и увидел сумму лежащую там. Только потом выяснилось, что она была адвокатом у очень известного человека. Иногда она звонила и приезжала на укладку. Так было раза четыре. Потом от неё поступило серьёзное предложение, от которого я отказался. Может, и зря, но на тот момент я поступить не мог по-другому. Она предложила, чтобы я ездил с ней в командировки, так как ей нужно всегда хорошо выглядеть. Про оплату просила меня не беспокоиться. От меня требовалось быть рядом с ней и делать свое дело. Но я не мог рисковать работой в салоне. Мало ли что, как потом вернуться в салон, вдруг место займут другие?
Помните предложение Мухаммеда? И зарплату в $5000? Так вот, возможно, я второй раз упустил своё счастье. Но кто теперь знает, был ли я тогда прав или нет. Поезд опять ушёл, но сожалеть было некогда, — работа, работа, работа…